Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

0 158

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Алексей Морозов. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Скульптор и живописец, чьи работы в России представляет галерея a-s-t-r-a, рассказал нам о выставке Exodus в Пизе, о корах на сигвеях, медитирующих куросах, Нине Заречной, Харальде Храбром, властелинах времени и прочих обитателях его метавселенной

Вы стали, наверное, самым молодым директором Московского академического художественного училища — в 39 лет. Как вы совмещали административную работу и искусство?

Я пришел на этот пост в 2013 году на четыре года, видел свою задачу исключительно в реорганизации школы. Главное конкурентное преимущество у русских художников — академический навык, хотя многие считают, что современному художнику он не нужен. Но в мире тебя все равно оценивают и представляют как художника какой-то национальной школы.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Выставка EXODUS Алексея Морозова в Пизе. 2024 год. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Кураторы, галеристы обязательно говорят: вот русский художник, американский, британский, это новая румынская волна живописи или новая лейпцигская школа… Нас убеждают, что голосом русского искусства в мире является московский концептуализм, Кабаков и все, что от него произошло. Но есть и другие голоса.

Вы имели отношение к Новой академии? Там была ваша первая персональная выставка.

Я не был членом Новой академии, но был в дружеских отношениях с Тимуром, участвовал в проектах с ним. Быть членом Новой академии — это, как Влад Мамышев-Монро, жить в каких-то общих пространствах, вместе проводить время, быть одной из красок в палитре Тимура Петровича Новикова. Я был чрезмерно субъектен, для того чтобы быть художником Новой академии. Мне всегда нравились аутсайдеры, всегда были близки люди, которые в искусстве не растеряли модернистский пафос и находятся вне мейнстрима.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Графика Алексея Морозова, CONSTANTINOPOLIS II, 2010 Фото: Галерея a-s-t-r-a

И вот Тимур меня привлекал именно своей немейнстримной харизмой. Он убедил меня сделать первую персональную выставку в 2002 году и взялся ее курировать, но, к сожалению, умер в процессе… И заканчивал я проект с его приемной дочкой Машей, которая была на тот момент его ассистентом. Мне казалось, что выставочная деятельность отвлекает художника от работы и к настоящему искусству отношения не имеет. И до сих пор так считаю.

Вы проводили по 10–12 часов в мастерской Суриковки, сплошной Кербель с утра до вечера, а тут баловство — выставки какие-то…

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Алексей Морозов в мастерской. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Кербель был таким «гуру из Шаолиня». Посвященный человек, несмотря на внешнюю коросту соцреализма. Насмотренный, с широким кругом общения, выездной. Через него я имею непосредственное отношение в преемственности к школам Манизера — Залемана, Императорской академии. Я пошел к Льву Ефимовичу, когда к нему никто не хотел идти. Его мастерская считалась очень ретроградной. Все шли к модным на тот момент Переяславцу, Рукавишникову. А мне хотелось к Кербелю. Я понимал: если пойду ко Льву Ефимовичу, со мной будет еще пара человек, которых я не увижу. Так у меня появилась фактически персональная мастерская. А еще это было время невероятного ежедневного общения с ассистентом Кербеля по рисунку Гуго Матвеевичем Манизером (сыном Матвея Генриховича Манизера), который стал моим настоящим учителем и старшим другом.

Чтобы учиться на монументалиста? Начало 1990-х годов, скульптура как актуальное искусство в загоне.

Это понятие очень советское — монументалист. Мне без разницы, что кольцо сделать, что статую Свободы. Монументалист и скульптор — не синонимы. И мне было все равно. Нужно быть настоящим нонконформистом. Не патентованным, когда ты получаешь «патент протестного художника» и действуешь в рамках принятого в окружении. Я не обращал внимания на то, что успешно, что неуспешно, что денежно, что неденежно. Приоритетом была учеба. Даже вышла размолвка со Львом Ефимовичем. Он меня пригласил к себе на Песчаную делать исполнительскую работу, а я ему сказал: «Лев Ефимович, я учиться хочу, и это сложно сочетать». Он говорит: «Ты не понимаешь, какая там школа для тебя будет. Ты натуру умеешь уже лепить. Что ты хочешь еще от натуры? Все уже умеешь». Но мне казалось, что недостаточно, что нужно еще.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Алексей Морозов, Caryatid_Supersonic PH_MPHKS, проект Exodus. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Первая часть будущей трилогии, Pontifex Maximus, которую вы показали в Национальном археологическом музее Неаполя в 2016 году и год спустя в Московском музее современного искусства, — это разговор об искусстве?

Скорее, о мире, о мир-системе. Современное искусство, каким я его вижу и каким хочется заниматься, — это визуальная наука об обществе, визуальная антропология, визуальная философия. От художника должна быть польза, помимо того, что картиной можно прикрыть дырку на стене.

Живопись, скульптура, архитектура — в истории искусства всегда было триединство этих медиа, гармония, которая определялась четкими задачами. Церкви, резиденции, общественные пространства — искусство здесь как тотальная инсталляция. Мы не можем росписи Веронезе на вилле в Мазере рассматривать отдельно от архитектуры Палладио. Это концептуальное искусство в оптике сегодняшнего зрителя.

Pontifex Maximus я задумывал как историографическое высказывание. Интересен был процесс изменения мира, который на грани миллениума я наблюдал как очевидец. Мне хотелось заглянуть за горизонт, поразмышлять в виде тотальной инсталляции о том, как наша уставшая мир-система способна на самообновление, на реконструкцию. И возник образ моста, образ понтифика, жреца, имеющего право закладывать мост. А титул понтифика от языческого жреца, потом императора, перешел к папе римскому. Интересная преемственность.

Поэтому канон соседствует с технологиями, коры стоят на сигвеях — это иллюстрирует преемственность?

Меня в свое время поразило, когда я увидел на Пьяцца-дель-Пополо в Риме девушек на этих колесах, то, насколько пропорции сигвея соответствуют античной биге (двухколесная колесница, запряженная парой лошадей. — TANR) и положению человека на колеснице.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Artemisia, «кора на сигвее» из проекта Pontifex Maximus. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Мосты, очевидно, тоже метафора преемственности?

Абсолютно транспарентная. Я долго думал о том, какой мост взять за архитектурную основу проекта. На тот момент строили мост на остров Русский с населением 10 тыс. человек. Получился совершенно экзистенциальный вантовый мост, ведущий фактически в никуда. Силуэт его альфа-образного пилона стал основой стержневой работы экспозиции, а весь Pontifex Maximus для меня — некая имитация проекта реконструкции.

Если первая часть трилогии — реконструкция, то почему за ней последовал исход — Exodus?

Есть не самая известная опера Пуччини «Ласточка». Она примерно ровесница «Чайки» Чехова. А с Чеховым у меня особые отношения с детства. Монолог Нины Заречной всегда казался мне гипертекстом, посланием. Это такой «Апокалипсис от Чехова», пьеса в пьесе. Когда я работал над памятником Станиславскому и Немировичу-Данченко в Камергерском, затащил монолог и в свои следующие проекты. И таким образом московский памятник является участником тотальной инсталляции Exodus в Пизе и других местах. Константин Сергеевич сделал русский театр из мистериального современным, реалистическим. Но за реалистической оболочкой театра Станиславского кроется стройная, формальная, метамодернистская концепция.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Работу Алексея Морозова можно увидеть на ярмарке Cosmoscow 2024. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Он опирается на алтарь Диониса, потому что театр в античное время — религиозное действие, и в центре каждого античного театра есть алтарь. На этом алтаре латинский перевод монолога Нины Заречной: «Люди, львы, орлы и куропатки…».

Вы знаете латынь?

У меня латынь на уровне афоризмов. Перевели эксперты-филологи. Когда делал модель алтаря для памятника Станиславскому и Немировичу-Данченко, нижний треугольный кусок таблички с текстом я выломал, и этот фрагмент на московском памятнике отсутствует. Но я его отлил отдельно в трех экземплярах. Он называется «Барельеф „Нина“» и является частью тотальной инсталляции в проекте Exodus в Пизе как самостоятельный фрагмент. В Exodus есть форматные, по 3,5 м, скульптуры, есть бронза.

Вы сами делаете формы, отливки?

Да. Все эскизы, модели, живопись я делаю исключительно лично — по-честному. Причем это в моем императиве — работать без ассистентов. Но большую форму, стальной каркас, одному сделать невозможно. Просто чисто физически ты эти куски ворочать не сможешь. Так что исключительно технического свойства этапы: сварка крупных фрагментов, формовка больших кусков, — на это я привлекаю людей.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

«Пьета» и «Кариатида» на рабочем столе художника. Фото: Галерея a-s-t-r-a

А что касается творческого процесса, то я сам делаю эскиз, потом сам его увеличиваю, сам точу бронзу и сам патинирую. За редким исключением зову товарища-помощника Джо по прозвищу Топо (итал. «Мышь»).

Руками делаете или используете уже 3D?

Есть у меня производственно-творческая концепция: органику леплю руками, а всю неорганику — в трехмерном пространстве. Есть такое культовое приложение ZBrush — 3D Sculpting. Мне все равно, где лепить: в виртуальном пространстве или в реальном. Это дает колоссальное профессиональное расширение, абсолютную свободу в творчестве.

Почему статичные фигуры кор и куросов в Exodus кричат? Что значит эта агрессия?

Это не агрессия, а экзистенциальный, безэмоциональный крик. Это своего рода дзен. Я захотел стать скульптором, именно скульптором, когда в детстве мне подарили двухтомник «Творчество и выражение», который издавали в Италии на русском языке для Советского Союза. Я просто жил с этой книгой. Там были невероятные тосканские пейзажи с абсолютно японским уходом в воздушную перспективу. И там же я впервые увидел терракотовую группу «Оплакивание Христа» болонского скульптора Никколо дель Арка, XV век. У него все было эмоция, динамика — таков дух времени. Я потом много изучал терракоту и работал с ней. Формальный поиск привел меня к такому состоянию медитации: баланс коры на неустойчивом сигвее, безэмоциональный крик.

Pontifex — архитектура и мост, а Exodus — сюжет, спектакль?

Exodus изначально арт-опера, как я для себя это назвал. В основе — водевильное либретто «Ласточки» Пуччини, которое похоже и на сагу о странствиях Харальда Храброго, и на чеховскую «Чайку», где главное — тоже любовь и искусство. Вот Нина Заречная. Отъезжает, приезжает, жизнь разбита, вроде бы ничего и не добилась — но все это в искусстве, и все это ради искусства.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Выставка EXODUS Алексея Морозова в Пизе. 2024 год. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Сходство двух произведений-ровесников, судьба женщины как судьба птицы. И для меня как-то умозрительно так получилось, что Магда из «Ласточки» — это бабушка Нины Заречной, и я написал свой синопсис, объединивший Il gabbiano (кстати, «чайка» — мужского рода в итальянском) и La rondine. В Pontifex было большое четырехканальное видео, объединяющая всю экспозицию история. И я хочу вот эту свою «Чайку» — а по сути, монолог Нины Заречной с флешбэками, — снять для проекта Exodus. Сейчас экспонируется только треть от того, что я планировал.

Скульптуры из проекта Exodus расставлены по улицам Пизы, зритель следует за ними путем исхода и оказывается в церкви Санта-Мария делла Спина и трехуровневой башне Гвельфов как на сцене?

Проект разделен на несколько частей с инсталляциями — сasa (итал. «дом»), отсылающих к алхимическим практикам. В башне это три инсталляции: «Дом священника», «Дом птиц» и «Дом анатомии», а в церкви — «Дом покаяния и преображения».

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Фрагмент экспозиции Exodus Алексея Морозова в Пизе. Фото: Галерея a-s-t-r-a

В этой алхимии много от саги про изгнанника Харальда Храброго, который сбежал от конунга в Норвегии, прибился к Ярославу Мудрому, просил руки его дочери, стал другом Ярослава, скитался, завоевал богатство и влияние в Константинополе и в итоге сделался королем Норвегии.

Если в проекте Pontifex Maximus я возвожу идентичность человечества современного к Риму и нахожу ростки Рима в нашем мире, то во второй части проекта я прихожу к выводу, что современное человечество корнями уходит не только в Вечный город, но и в «лагерь» — от Соловков до Треблинки.

О чем будет третья часть проекта?

Третью часть я для себя назвал Manuport. Есть такой термин на стыке археологии, антропологии и искусствоведения. Искусство до искусства, когда sapiens или неандерталец нашел на берегу реки гальку, которая похожа на морду обезьяны или на соседа, взял и принес к себе, апроприировал. Manus и portare (лат. «рука» и «нести». — TANR) — своими руками принес в пещеру и назначил искусством. Третья часть — переоткрывание. За реконструкцией (Pontifex Maximus) и эвакуацией (Exodus) следует рассвет.

Пугающий новый мир с палками-копалками, копьями и новыми играми. В Exodus присутствует древний человек в зверином черепе — он как будто уже из манупорта.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Фрагмент экспозиции Exodus Алексея Морозова в Пизе. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Это берсеркер. В инсталляции «Дом покаяния и преображения» в замечательном тосканском готическом соборе Санта-Мария делла Спина находятся две двухметровые проекции берсеркера, сделанные на негрунтованном холсте углем, и сама скульптура — огромная голова весом 300 кг. Собственно, о чем там речь? Маленькая скульптура Магды из «Ласточки» Пуччини, которая называется «Пьета», в гулаговской телогрейке, связанная веревками. Состояние самоуничижения. А дальше через состояние сверхвоина-берсеркера переходим в состояние Аполлона, куроса. Квазирелигия в Exodus занимает фундаментальное положение; по сути дела, я ее создаю и становлюсь богом в моей метавселенной. И еще одна особенность моих проектов-миров: протагонисты кочуют из одного в другой в разных фазах как супергерои.

Вы играете по постмодернистским правилам, которые оспариваете. Например, соединяете предметы из разных смысловых рядов: сигвей и кора, опереточная Магда в ватнике…

Я не беру чужих образов, а работаю с иконографией. Постмодерн — апроприация чужого образа, он весь на этом построен. А для меня чужое — табу, у меня вообще нет чужих образов. Иконография — да.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Выставка Exodus Алексея Морозова в Пизе. 2024 год. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Может быть, лучше назвать «геймерством» игровой прием, когда Чехов соединяется с Харальдом, если вам не нравится «постмодернизм»?

Не геймерство, а комикс, который я считаю важнейшей частью современной культуры. Кстати, в Лукке в ноябре проходит второй в мире по значимости после Осаки комик-кон (Lucca Comics & Games. — TANR). В небольшой городок на четыре дня приезжает под миллион человек со всего мира посмотреть на Marvel и DC.

Вы часом не поэтому там поселились? Знаете всех супергероев и метавселенные комиксов?

Не всех, конечно, но они часть моего нарратива. У меня своя метавселенная — свои миры. Художник Мёбиус произвел на меня в детстве невероятное впечатление. Les Maîtres du temps (полнометражный мультипликационный фильм 1982 года, в советском прокате — «Властелины времени». — TANR) я пересмотрел раза четыре на фестивале в середине 1980-х. Выставка Мёбиуса была после моей в неаполитанском Археологическом музее. Он потрясающий рисовальщик. Первую «Дюну», которая не состоялась, разработал, а нынешняя все равно базируется так или иначе на его работах… Там и Гигера привлекали, но Мёбиус сыграл просто фундаментальную роль. У нас в городе, что классно, ты можешь коллекционные комиксы находить, не выписывая их. Есть несколько магазинов: ты приходишь — а там Diabolik за 1966 год. У меня довольно большая коллекция комиксов.

Алексей Морозов: «Леттеринг в граффити — это новая монументалистика»

Алексей Морозов, Le_vaisseau_sacre, проект Exodus. Фото: Галерея a-s-t-r-a

Неожиданный интерес для представителя академической школы искусства…

А я считаю комикс одним из главных культурных феноменов ХХ века. Эстетика европейского комикса, французского, мне всегда очень нравилась. Оттуда одна из главных составляющих визуального кода нашей культуры — леттеринг в граффити. У меня есть товарищ — очень авторитетный граффитчик по кличке Кинг Русто. Сколько вагонов он по Италии расписал-завандалил — невероятно! Мне очень близко это взаимодействие с индустриальными зонами, с вагонами. Еще до пандемии мне удалось организовать в пизанском университете конференцию по стрит-арту. Привозил тогда в Италию «духовного отца» Новой академии Ивана Чечота, Славу ПТРК и других, сотрудничал с питерским Музеем стрит-арта. Это новая монументалистика, и мне гораздо интереснее, что происходит в мире граффитчиков, чем многое в современном искусстве.

Пиза, разные локации
Exodus
До конца октября

Cтенд галереи a-s-t-r-a на ярмарке современного искусства Cosmoscow
25–27 октября

www.morosovart.com

Справка Алексей Морозов

Скульптор, живописец, член президиума Российской академии художеств.

Родился г. Фрунзе (ныне — Бишкек) в 1974 году.

Окончил факультет скульптуры МГАХИ им. В.И.Сурикова в 1999 году.

Директор Московского государственного художественного училища памяти 1905 года (ныне — Московское академическое художественное училище) (2013).

Живет и работает в Лукке (Италия) с 2018 года.

Работы продаются на аукционах Sotheby’s, Christie’s и Phillips, хранятся в коллекциях Государственного Русского музея, Музея Новой академии художеств Санкт-Петербурга, в корпоративных и частных собраниях.

В 2024 году галерея современного искусства a-s-t-r-a полностью посвятит свой стенд на Международной ярмарке современного искусства Cosmoscow работам Алексея Морозова.

Еще…

Источник: www.theartnewspaper.ru

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.